в брешь. Оказался я на корабле, где случайным образом моё тело уменьшилось соразмерно кораблю, и крот был моим верным товарищем по росту. За окном был космос. Звёзды сливались в полосы и танцевали в темноте вниз и вверх. Через минуту другую корабль замедлился и остановился, и крот встал, перед дверью открылся портал, и мы вышли через него в лес. Обычный лес на земле с его соснами и берёзами, липами и елями. Пройдя пару сотен метров мы оказались около какого-то дома, и без слов мы вошли в него, и застали за столом кота в сапогах, пьющего водичку с мятой. Он встал и поклонился, и пригласил сесть, а затем рассказал о своей проблеме, по которой и позвал он крота. Странно, конечно. Оказалось, он просил бога о помощи, но отозвался только крот. Очень странно. Кажется, у крота была антенна, перехватывающая мольбы страдающих. Итак, суть была такова: «Спасти его детей от рук злых людей, которые заставляют носить их ошейники и есть кормы», так же говорил он ещё о том, что школы по языку котов закрылись, и коты тому быть и перестали понимать друг друга и общаться с людьми и объясняться с ними на их языке, чтобы получить желаемое. Одним словом, которабство тут процветало. Видно, по этой причине крот давным-давно сказал Рузвельту те слова, и этот миг был предвиден им в прошлом и видел он будущее, где был я, чтобы разобраться с проблемами котов и людей. Однако же это уже другая история, длинная и требующая много внимания к деталям. Если у вас есть коты дома, значит не всё ещё решено, и я борюсь с этим до сих пор где-то во времени.

Глава 59

А между тем где-то в другом отрезке времени, далеко в пространстве, в одной из миллиарда вселенных такой же я нахожусь дома и не встретил крота, не увидел его улыбку, короткие лапы и порталы в другие измерения. В это время я гуляю по планете и поднимаю листья деревьев, папоротника, пальм и ландышей. Листья те ворчат и истошно кричат на меня, плюются молоком и ядом, пинаются маленькими ножками и требуют уйти вон на другую сторону земли — людям таким здесь не место! Каким это таким? Обычным? Видно, есть здесь какая-то тайна и только листья знают кому место есть, а кому места нет. Но я не прочь поразвлечь себя новыми волшебными местами и видами тварей несуществующих.

— А другая сторона эта находиться совсем неподалёку, в луже после дождя, в грязи. Вас завернёт направо трижды, семь с половиной вверх, трижды вниз, кувырком вправо, и тогда и найдётся та сторона чужестранная, места обетованные.

Мне так сказала улитка с чемоданом вещей взбирающийся на стебель динозавровой фасоли. Фасоль жевала что-то и смотрела на меня глупыми глазами, сглатывала пережёванное в пасти и уходила взглядом прочь. Грязь по законам нынешним поглощает тебя внутрь себя и окутывает, а затем выплёвывает с обратной стороны планеты, где всё устроено совсем по-другому. Звери, которые могли обитать на этой стороне, здесь, на изнанке, как и бывает в мире, не обитают совсем. Не потому, что они не могут собрать вещи и переехать, а потому что им незачем это делать, ведь каждая из сторон сделана именно таким образом, чтобы именно этот вид мог выжить здесь и никакой другой не мог. По крайней мере так верили те, кто никогда не был на обратной стороне. На деле же никто не пробовал и не мог этого знать наверняка. Если внимательнее прислушаться к шороху и медленно повернуть голову, чтобы не спугнуть зверя, то там были некоторые виды из них, которые отличались от прежних лишь цветом или наличием волос на голове в количестве всего одной штуки.

Здесь были новые истории, о которых говорил мир в отрезке времени двадцать первого года — то появляясь, то исчезая в чаше «отрезков эпох», стоящей посредине дюн Мозамбикского оазиса. В той чаше показывается история о том, как на дне океана затонул батискаф и все люди на борту исчезли, съели их рыбы или кальмары-людоеды, акулы молоты или крили, совсем неизвестно.

Тем более чему удивляться, если человек лишь песчинка в океане, буквально песчинка, которую невозможно отыскать, если не знать, куда засунуть голову, чтобы застать их врасплох — прячутся песчинки очень хорошо. Однако мало кто знает, что, погрузившись на дно морское, в пучины тьмы, в впадину ужаса и кошмаров, их батискаф не взорвался и не сплющился. Отнюдь! Судно то нашло щель среди тысяч пузырьков в воде, куда их засосало в Атлантиду, в самом маленьком пузыре в воде, где расцветал остров без вести пропавших. Затерянный человек и его друзья в мгновении до их собственной смерти оказались здесь в моменте до секунды взрыва корабля. Здесь величаво и гордо ступала стопа величайших учёных — Платоноа и Героудота. Здесь они учились и получали знания. Мраморные колонны выстроились вдоль мощёной тропы по обе стороны к памятнику Атлантиса, создателя острова, по саду гуляли Афрокрокодита и Клеоносопатра и смеялись, прикрывая губы руками, а за ними непринуждённо вглядываясь на плоды персика и груш, шёл Боб Марлис и его друг Майкл Джейксон. Чуть выше парка на песчаной горке играли бабушка Цветнаева и дед Хичкокс, соревнуясь в том, кто первым напугает бедного и связанного на камне Прометейуса. Цветнаева, безжалостно ударяя лошадь Пржевальского, чтобы тот лягал мальчика в живот смеялась и радовалась тому, что боги, пусть и на половину, одарили её друга бессмертием и она может наслаждаться страданиями его много-много дней, а то и годов. Мальчик регенерировал, и плевался огнём, а те становились птицею Феникс и разлетались по Атлантиде оглашая внутреннюю боль немого Прометейуса. Чем громче был крик, тем быстрее возгоралась птица Феникс и становилась пеплом. И чем больше Феникс умирал, тем сильнее становился терпимым мальчик, что вскоре и вовсе перестал что-либо чувствовать и потешался над теми, кто над ним издевался, и громко и безмолвно смеялся, оглашая остров немой тишиной.

Попавшие из Батискафа люди в мир им неизвестный и затерянный, не понимали, где оказались, но были несказанно рады, когда узнали, что они выжили за мгновение до взрыва. Да, на той стороне пузыря их уже нет, и вряд ли кто-то и когда-то найдёт их тела и останки, но главное, что каждый раз вглядываясь в пустоту на небе, они